Anna Akhmatova from "Rosary" #35

How I crave immortality, dying.

Clouds of dust come low from afar…

Let the naked red devils come flying,

With the cauldrons of foul-smelling tar.

Playing tricks, crawl up to me, lurking,

Threats from books, all tattered and bent,

Only leave me my memory working

Just my memory, whole to the end.

So that there, in tormenting succession,

Your face doesn’t seem to me strange,

I will pay hundredfold for possessions

Of smiles and dreams, in exchange.

Death will quench my thirst in a hurry

With a see-through, corrosive lye

And the people will come here to bury

My body and voice when I die.

1912

Умирая, томлюсь о бессмертье.
Низко облако пыльной мглы…
Пусть хоть голые красные черти,
Пусть хоть чан зловонной смолы.

Приползайте ко мне, лукавьте,
Угрозы из ветхих книг,
Только память вы мне оставьте,
Только память в последний миг.

Чтоб в томительной веренице
Не чужим показался ты,
Я готова платить сторицей
За улыбки и за мечты.

Смертный час, наклонясь, напоит
Прозрачною сулемой.
А люди придут, зароют
Мое тело и голос мой.

1912

Anna Akhmatova from "Rosary" #34

You have come to comfort me, my dear,

The most gentle, the most kind and modest…

But bedridden, I can’t rise, I fear,

And the window’s covered with a lattice.

You assumed that I was long expired,

And you brought a meager little wreath.

O, how painfully I’m wounded with each smile,

Full of affection, playfulness, and grief.

Death is nothing to someone so ardent!

Stay a little, it will be enough,

I will pray to God until you’re pardoned -

You, and also, all of those you love.

May 1913, Petersburg

Ты пришел меня утешить, милый,

Самый нежный, самый кроткий...

От подушки приподняться нету силы,

А на окнах частые решетки.

Мертвой, думал, ты меня застанешь,

И принес веночек неискусный.

Как улыбкой сердце больно ранишь,

Ласковый, насмешливый и грустный.

Что теперь мне смертное томленье!

Если ты еще со мной побудешь,

Я у Бога вымолю прощенье

И тебе, и всем, кого ты любишь.

Май 1913, Петербург